Рассказ «В русле жизни»

Депутат, неожиданно худощавый, но уже красноликий, вышел на сцену.
— Грррраждане! – обратился он к толпе, — меня переполняет горррррдость!
Он ткнул дважды кулаком в грудь, будто желал, чтоб гордость выскочила из него, как застрявшая в горле рыбная кость.
— Горррдость, друзья! Горррррдость!
Депутат едва мог удержаться на месте. Казалось, он готов прыгнуть в толпу, как какой-нибудь политический Игги Поп. Стоял он не ровно. Пятка-носочек. Пятка-носочек.
— Горрррдость!
Толпа реагировала вяло. Ее, то есть каждого в отдельности, переполняло желание уйти домой с малопонятного митинга. Один человек в центре площадки размахивал флагом, но его движения были слишком механическими. Не хватало ему революционной удали.
Депутат, наверное, хотел еще что-то сказать, потому что шевелил губами и фыркал, но ничего членораздельного из его рта не вырывалось.
— Горррдость! – крикнул он напоследок для убедительности и, пошатываясь, ушел за кулисы.
Народ безмолвствовал.
— Пошли пиво пить, — сказал Куропаткин Савельеву.
— Пошли, — согласился Савельев. Пиво он любил как родственников – по факту существования.
Они стали, боком-боком, выбираться из толпы. На краю стоял плотный мужчина в куртке с надписью «Дружина», выполненной для убедительности «Ижицей».
— Нельзя, — сказал он сухо.
— Дружи, на! – сказал Куропаткин, любитель бессмысленных каламбуров и хлопнул его по плечу. Дружинник хлестко ударил Куропаткина взглядом.
— Почему? – спросил Савельев.
— Приказ.
— Мы из собеса, — сказал Куропаткин, хотя и он и его друг работали в ЖЭКе.
— Тем более…
Разговаривать с дружинником оказалось невозможно. Друзья продвинулись в другой конец. Там вообще дежурил полицейский. Он был молод, но в жизни кое-что понимал. Когда парочка приблизилась, он просто коротко мотнул головой – и все. Даже слов не потребовалось. Куропаткин и Соловьев тут же сникли.
Грянул концерт, бессмысленный и беспощадный. «Никуда не скрыться от России! От нее, родной, не убежать», — пел исполнитель. Сзади бесновался кордебалет в красных и синих куртках.
— Фонограмма, — со знанием дела сказал Куропаткин, поднимая вверх палец.
— Хоть танцуют по-настоящему, — отозвался Соловьев.
Они продвигались. На других участках фронта им тоже отказывали. Нельзя. Нет. Не положено. А что я скажу начальству?
Попалась и женщина со службы. Немолодая, полная. Сверху полинявшей шубы ей накинули форменную куртку.
— Ты тоже в дружине? – спросил Соловьев.
— Какая еще дружина? – спросила она.
— Пропустишь? – взмолился Куропаткин.
— Не могу. Сама бы ушла.
— Так, пойдем.
— Нельзя, — она почему-то перешла на шепот, — все мы в одной лодке, понимашь…
— Понимашь, — согласился Соловьев.
— Не понимашь, — сказал Куропаткин, но, скорее, из желания противоречить.
Они совершили полный круг и дошли до сцены, но с другой стороны. Действие сменилось. Теперь выступали дети в комуфляже, танцевали что-то патриотическое. В какой-то момент на авансцену вышел мальчик в костюме танка.
— Хорошо, — сказал Куропаткин, закуривая. Он тянулся к искусству.
— Остаемся? – спросил Соловьев, раздосадованный что все так вышло.
— Наверное.
Оба закурили и смотрели в пустоту, как в отражение. Что-то их переполняло, но они точно не могли сказать что. Только ноги их сами по себе переступали: пятка-носочек, пятка-носочек.
Пятка. Носочек.

Автор

Антон Ратников

Журналист, писатель и немного человек.