15 декабря 2012. Пунктир

Информационное агентство «ИТАР-ТАЗ»

Ника говорит: «Вот сейчас я дочь. А потом подрасту и буду сын».

Надевал ли Ахилл бахил?

Был в торговом комплексе. Зашел в общественный туалет. Пахнет человеческим одиночеством.

От мороза голова болит. Неудивительно, что русские такие угрюмые. И вообще, где солнце, вашу мать? Уже два месяца солнца не видел…

Вернули сегодня мать из изгнания на Тимуровскую. Был бы Рембрандтом, набросал бы «Возвращение блудной матери».

Заехали в «Ткачи». Я поупражнялся в аэрографии. Написал слово «Boom». По-польски, это значит «мудак». Ну это если верить классическому переводу «Последнего бойскаута».

13 декабря 2012. Пунктир

Нация-фрустрация.

Холодно. Перчатки потеряны. Машина грязная. Щетка замерзла. Как жить?

Ника с утра рассказывает о новогодней елке и вдруг:
— Мне не нравится праздник!
— Ничего, доченька. Это потому что ты Гринч.

Жена с мужем ругаются. Жена:
— Да и вообще! У тебя сперматозоиды вялые!
— Нет! Это у тебя они вялые!

Когда-нибудь локаут в НХЛ завершится, и все вернется на круги своя.

Россирия.

12 декабря 2012. Пунктир

Просыпался долго, словно выплывал из глубокого колодца. Когда выплыл, стало немного обидно, что ночь уже закончилась. Надеялся увидеть сегодня сны, но как всегда проспал, завернутый в черноту.

У Ники утром было прекрасное настроение. Она даже спела какую-то песенку про елку и снежок. Кроме того, у нее появилась новая привычка. Едва выйдя из подъезда, она плюхается в снег. Главное, чтобы эта привычка исчезла к лету, когда снег растает (а он, говорят, растает). Витя, как и все школьники, с утра хмур и сер.

Поехал на запись в Ленэкспо. Ничего не обычного не произошло. Я записал несколько интервью, пока за окном угрюмо светало. Замышлял выпить кофе, но передумал. Происходящее мне не очень нравилось. Казалось, я смотрю восьмой сиквел к не очень удачной мелодраме. Кроме того, меня едва не сбила девушка на сигвее. Еще я повстречал человека, наряженного в огромный костюм желтой птицы. Я так и не понял, что он рекламировал. Не знаю, может, он вообще выражал какой-то протест.

На работу приехал к часу, сдал газету, поделал еще кое-какие дела. Впрочем, на попадание в книгу рекордов Гиннеса я и не надеялся.

Забрал Нику и заехал в детский магазин, чтобы купить ей сменную обувь для садика – старая порвалась. Перемерили, наверное, полтора десятка всяких тапочек, туфелек и кед. Многие из них подошли по размеру. Но Ника их отвергала. Наконец, сошлись на сиреневых. Ника сказала «Это мой цвет».

Сейчас десять часов. Мать уже второй день живет у нас. Два часа назад я увидел по телевизору Путина. А теперь иногда, оборачиваясь на звук, замечаю, что по ящику показывают «Старски и Хач». Старски и Хач мне нравятся больше.

11 декабря 2012. Пунктир

Снова снегопад, но на этот раз какой-то жидкий. Даже пробок по большому счету так и не случилось. Может, кончились.

Работа и окрыляет, и угнетает одновременно. Превращает в горгулью.

«У проституток со мной сложились натянутые отношения»

Зима в России большая и неуклюжая, как мамонт. Но вот вымрет ли?

Быт спит.

Писал сегодня какую-то статью. Вместо «горячая линия» написал «горячая лилия». Решил оставить. Романтика, Дюма, пьяный Атос…

— Будешь себя плохо вести, вместо сладкого будешь есть Горького!

«Аллочка, Никитка, Буберплац»

«Завуч 637-й школы Андрей Дмитриевич Буберплац сидел в кабинете и заполнял бумаги. Процесс шел уже довольно давно, но бумаги не желали заполняться. Андрей Дмитриевич ленился. «Наверное, в бумагах содержится какая-то дыра», — думал Буберплац.
Ему было за сорок, и он считался самым завидным мужчиной в школе. Старые дамы млели от него, ученики боялись. Он был самым могущественным человеком здесь, если не считать директора, которая была та еще дрянь, но она находилась целиком под его влиянием и при виде мощной груди Буберплаца, млела.
В половину пятого в кабинет Буберплаца зашел учитель истории Семен Карлович Постнов. Ему тоже было за сорок, но в отличие от Буреплаца Постнов был худ, бледен и неуверен в себе. Женщины его презирали и в лучшем случае жалели его.
— Можно? – спросила голова Постнова.
— Можно, – ответила голова Буберплаца. А сам Буберплац в этот момент подумал: «Ну что этот идиот от меня хочет?» Буберплац Постнова не любил, но виду не показывал.
— Что случилось, Семен Карлович?
Семен Карлович сделал несколько типичных для себя неуверенных шагов по кабинету, потом неуверенно сел в кресло, обитое дерматином, и неуверенно поерзал попой.
Потом он неуверенно вздохнул.
— Андрей Дмитриевич, это Воронов. Опять Воронов…
Буберлац насторожился.
— Воронов? Что с ним?
Постнова опять вздохнул.
— Прежняя история.
Буберплац разволновался. Он поднялся с кресла и заходил по комнате, ослабив галстук.
— Ох уж этот мальчишка! Ну сколько можно! Сущее проклятие! Вам не душно?
— Нет.
— Может, воды?
— Нет-нет.
— А я, пожалуй, выпью.
Буберплац налил себе воды из замечательного электрического самовара.
— Так что же он натворил?
Постнов вытер лоб платочком. Этот жест был настолько жалок, что у Буберплаца появилась устойчивое желание вытереть о Постнова ноги, но он сдержался.
— Я ему говорю, Воронов, делай задание. Он – мне: не буду. Я говорю: тогда выходи из класса. А он: вот и пойду.
— И что?
— И ушел.
Буберплац опять заходил по кабинету.
— Вот негодяй! Вот уродец! Ну я ему покажу! В смысле, мы ему покажем! Не переживайте, Семен Карлович, мы примем меры! Обязательно!
Он подошел к Постнову и потряс ему руку.
— Примите? – чуть не плача спросил Постнов.
— Разумеется!
Постнов вздохнул, но по его виду стало ясно, что он немного взбодрился. Хотя все равно остался так же жалок и нелеп, как всегда.
Когда он ушел, Буберлац подумал: «Ну и дурак этот Постнов! Я бы тоже его не слушал! Как можно такого слушать? Эх… Жаль, в учителя сейчас никто не идет».
Потом он набрал номер телефона.
— Алла… Аллочка. Привет. Как дела? Да, порядок. Все хорошо. А ты как? Тут есть вопрос по Никите… Да, опять. Хамит, не слушает… Не знаем, что делать… Вам нужно срочно в школу… Срочно. Ну вы меня понимаете…
В конце рабочего дня Алла Григорьевна Воронова приехала в школу. На ней был полушубок и темные очки – и это несмотря на зимний вечер. Она гордо вошла в кабинет Буберплаца.
— Андрюшшша, — сказала она, — душшша моя!
Потом обвила руками шею Буберплаца, его спину, голову, всего завуча. Даже оставалось неясным, откуда у нее столько конечностей.
— Алла… Аллочка, — говорил Буберплац, — ну так же нельзя… Люди… Боже… Люди… Ну хоть дверь-то дайте закрыть!
Позже, лежа на раскладном диване, они закурили тонкую дамскую сигарету.
— Хорошо, — сказал Буберплац.
— Да, — сказала Аллочка, — недурно.
Потом она стала одеваться.
— Так, что там с Никиткой?
Буберплац закашлялся.
— С Никиткой? Да все нормально. Придумаем что-нибудь. Если бы у него это в первый раз…
Аллочка умудрялась курить и одеваться одновременно.
— Было бы прекрасно, если бы ты, Андрюша, эту проблему с учителем решил.
— Но как? Боже, как я ее решу?
— Сам думай. Уволь его, я не знаю…
— Уволить Постнова? Нет-нет. Извини…
Аллочка остановилась.
— Так, — сказала она, — я тут тебе не полковая шлюха. Не уволишь этого своего историка, я Никитку в другую школу переведу.
— В другую школу?
— Да. В 712-ю!
Буберплац взвыл.
— К Курчатовскому?
— Да хоть и к Курчатовскому!
Буберплац насупился. Потом закрыл голову руками.
— Загонишь ты меня в могилу, Аллочка.
Аллочка только фыркнула.
— Ну так что? – спросила она. – По рукам?
Буберплац сдался.
— Я посмотрю, что могу сделать.
Когда она ушла, он закрыл глаза и вспомнил других учителей, у которых были конфликты с Никиткой: Васюткин, Бубнов, София Петровна Рац…
— Какие люди! Где они сейчас, хотел бы я знать? – спросил он у своего отражения в зеркале. Отражения пожало плечами.
Под покровом ночи Буберплац написал анонимку на Постнова в отдел образования и успокоился. Остальное было делом техники».

10 декабря 2012. Пунктир

Спал сегодня странно. Много раз просыпался. Трогал кончиком языка пересохшее нёбо. Смотрел на часы.
Где-то около четырех часов приснился сон неясной формы и цвета. Проснувшись в шесть, я его уже не помнил. Потом встала Ника и пришла к нам смотреть мультики. Я проваливался во что-то похожее на вату. Еще через час встал сам, на удивление бодро. Лицо немного опухло – только и всего. Ну и еще след от подушки на правой щеке. Похоже на не очень искусное шрамирование. Жить можно.
Позавтракал кофе с двумя кусками детской пиццы, оставшимися с выходных. Пицца была невкусная, похожая на плохое воспоминание.
На улице похолодало. Ночью шел снег, машина превратилась в сугроб, пришлось хорошенько поработать щеткой. Дети помогали. Ника сосредоточено скребла пассажирскую дверь. По дороге до садика она успела заснуть. Я разбудил ее – лицо грустное. Потом она, правда, оживилась и даже пару раз бухнулась в снег. Это значит, что у нее все в полном порядке.
Был у доктора. Она долго щупала мой живот, пытаясь вдавить кишки в спину. У нее почти получилось. «Сколько пьете?» — спрашивает. Я: «Мало, доктор. Пиво в конце рабочей недели. Бутылочку-две…» Она всплеснула руками: «Боже, как много!» На самом деле, я пью гораздо больше. Но в масштабах страны я даже не середняк.
На работу приехал в одиннадцать. Еще похолодало. Воздух стал звонкий. Мир словно окунули в молоко. В этом было что-то потустороннее.
На работе шла обычная жизнь. Прохладно. Я включил компьютер и долго занимался всякими рабочими делами. В час дня мы с Сергеем сходили поесть. Он взял бифштекс и рис, а я заказал два блина и грибную похлебку. Кроме того, я решил сэкономить на чае, и выпил его только на работе – отложу эти три десятки в фонд помощи каким-нибудь детям.
До вечера делал газету. В пять позвонила Саша и сказала, что другую газету нужно переделать немного и сдать. Полтора часа, сжав сфинктер, я пытался успеть к типографии. Вроде бы успел. Алене пришлось забирать Нику из садика. Настроение оставалось паршивым. Даже след на щеке прошел. По-прежнему было холодно. Следовало поехать домой.

«Зима в России»

Снег.
Снег, снег.
Снег, снег, снег, снег, снег, снег, снег.
Снег. Снег.
Снееееег. Снег.
Грязь.
Грязь, грязь, грязь.
Грязь. Грязь. Грязь.
Грязь.
Снег. Снег.
Грязь.
Грязь.
Снег. Снег. Снег.
Грязь.
Снег.
Грязь.
Снег.
Грязь.
Снег.
Масленица.

7 декабря 2012. Пунктир

Шуба под сельдью.

— Что может быть хуже русской водки?
— Русский виски.

Мужик с пакетом Рив Гош.
До чего ж ты хорош!

От автобиографии до сказки один шаг.

Вслед за Леди Гага в мир музыки должен прийти Мистер Бубу.

Я не тупой, а гладкий.

«Пятирублевая монетка»

Утром я собирался на собеседование. Важное собеседование. Как всегда важное. Разве они вообще бывают неважные?
Все на месте: кошелек, паспорт, ключи, жвачка. Галстук на шее. Одного не хватает: моей монетки удачи. Что за монетка? Сейчас объясню.
На первом курсе я пришел на экзамен по экономике. Об экономике я знал только одно – она должна быть экономной. Кажется, это сказал какой-то известный комик. Вуди Аллен, может быть. Подсознательно я осознавал, что этого недостаточно даже для тройки. А в кармане у меня был юбилейный пятак. Его мне дали на сдачу в ларьке, в котором я купил шоколадку. На аверсе пятака красовалась цифра «5», а на реверсе – фигуры солдат и героическая надпись.
Когда пришла пора отвечать, я сжал монетку в кулаке и взмолился. Я бы написал какое-нибудь другое слово, но «взмолился» подходит лучше всего. Я очень хотел сдать этот экзамен. И, знаете, я сдал его. Профессор оказался добрым стариком. Поставил мне «удовлетворительно» после того, как я сказал ему о Вуди. Правда, как-то странно при этом улыбался…
С тех пор я всегда таскаю монетку с собой. Беру на все важные события. Она побывала со мной на всех экзаменах и зачетах. Стоило мне ее забыть – это означало, что меня ждет провал. После института история продолжилась. Если в офисе проводилось важное совещание, на котором предстояло выставить проект, и я приходил на него с монеткой – мой проект утверждали. Если по каким-то причинам монетки со мной не оказывалось, идею забраковывали, а меня лишали премии.
В общем, понятно, что без монетки удача мне не светила.
Идти без нее на собеседование означало все равно, что явится на интервью, натершись чесноком, пьяным и в одних трусах.
Я долго искал монетку. Спрашивал у жены. Жена говорила, что не знает ничего. Я злился. «То есть, ты вообще ничего не знаешь? Как можно не знать про мою счастливую монетку?!». Жена покрутила пальцем у виска и скрылась.
Монетка не нашлась. Суровый, как север, поплелся я на это собеседование. Даже не знаю, зачем я туда пошел. Это все равно, что идти на эшафот. Я чувствовал себя смертником, который кладет голову в петлю. Наверное, нечто похожее чувствовал Достоевский перед несостоявшейся казнью. Я заранее знал, что обречен.
До собеседования я добрался еле-еле. Пару раз поскользнулся и грохнулся в сугроб, сильно ударившись пятой точкой. В метро на ногу мне наступил какой-то здоровяк. Результаты недельной лотереи, в которой я участвовал, не сыграли. В газете написали о повышении налогов.
Неудивительно, что на собеседовании я провалился.
Человек в костюме был слишком надменен со мной. А я чересчур нервничал. Я путался в объяснениях и даже не смог толком объяснить, в чем заключалась моя специализация на предыдущем месте работы.
Собеседование закончилось через две с половиной минуты.
— Спасибо, — сказал человек в костюме, — вы свободны.
— Но я еще не рассказал…
— Спасибо. Мы получили исчерпывающую информацию.
Человек жестом указал на дверь, хотя я был отлично осведомлен, где выход из этого помещения.
Я встал, ожидая услышать коронное: «Мы вам позвоним». Но не услышал. Я сделал пару шагов к двери. Человек в костюме пристально смотрел мне вслед.
— То есть, — сказал я, — вы мне позвоните.
Человек почесался и бросил взгляд в окно.
— Вряд ли, молодой человек, вряд ли.
Разбитый, я вышел из этого здания. Когда я ехал домой, мне хотелось плакать.
По дороге я зашел в магазине и купил немного продуктов. Пока шел до дома, пакет порвался и продукты высыпались на снег. Я совсем осерчал. Мне казалось, моя удача оставила меня навсегда. Вместе с монеткой.
— Ну как? – спросила жена.
— Никак.
— Тебя не взяли?
— Я сам решил не идти. У них очень… неудобная обстановка в офисе.
Я попросил жену постирать костюм. Падения в снег, растопленный реагентами, не добавляют брюкам свежести. Через пару минут жена вошла в комнату.
— Ты, случайно, не это искал?
Она протянула мне пятирублевую монетку.
Я вскочил, как ошпаренный.
— Боже! Где ты это нашла?
— В твоих брюках. Видимо, завалилась за подкладку заднего кармана.
Я открыл рот и сел на стул. Это меняло дело. Получается, монетка всегда была со мной.
— Вот дерьмо, — сказал я и замолчал на какое-то время.