2 сентября 2014. Пунктир

Витя в школу не пошел, потому что утром температурил. Но днем уже температура спала, и он был как живчик.
Ника поехала на работу со мной, потому что Алена не захотела оставлять ее дома с вирусами, которые рыскают из угла в угол и все хотят напасть на ребенка. Она сидела за компьютером и внимательно смотрела мультики. За пять часов ни разу не пикнула. Один раз попросилась в туалет и один раз – захотела чай.
— Идеальный работник, – говорили про нее. Но я бы тоже на такую работу с радостью устроился: мультики смотреть.
У меня, кстати, тоже немного болит горло. И хочется спать. Но спать хочется, наверное, потому что ложиться нужно раньше. В семь-восемь где-то…
Закат был хорош. Что-то очень спокойное, нежное, северное. Если бы не простуда, я бы ощутил его во всей полноте. А так я ощущаю только желание выпить чай с лимоном.
Тут я солидарен с дочкой.

Нигде мне не думается так хорошо, как в сауне. Пожалуй, если у меня когда-нибудь будет свой кабинет, он будет сауной. Только вот письменный стол куда поставить?

Был в типографии. Внимательно прочитал журнал «Бумага и картон». Ничего не понял.

Шел по улице. Увидел в кафе объявление. «Мохито с курицей». Не поверил своим глазам. Остановился перечитал. Действительно: «Мохито с корицей». А как похоже!

На бизнес-офисе, где раньше размещалась редакция «Правды», восстановили советские барельефы. На одном из них – суровый мужчина с крестьянским лицом, отдаленно напоминающий Ленина.

1 сентября 2014. Пунктир

Будильник зазвонил в 6.45. Я перевел его вперед на 15 минут. Лег. Закрыл глаза. Будильник тут же зазвонил еще раз. Я пошел проверить – что сломалось. Оказалось, все работает. Пятнадцать минут прошли феноменально быстро.
Такое только 1 сентября бывает.
Сделал кофе, посматривая в окно на людей. В 7.05 улица была еще пуста, а в 7.10 все вдруг зашевелились, зашагали туда-сюда. Это были, видимо, те, кто по утрам кофе не пьет.
Новости по утрам я больше не смотрю, потому что у меня от них начинается изжога. По утрам стараюсь прочитать небольшой рассказ. В этот раз попался Шаламов. У него есть такой текст, где человек, вольнонаемный, на Колыме, решает совершить самоубийство. Он выпивает кислоту, которую сам же и разводит, но кислота не действует – появляется только жжение в горле. Тогда он перерезает вены, но кровь быстро сворачивается. Тогда он бежит к реке, чтобы броситься под лед, но его вытаскивают из воды. В больнице его осматривает доктор. Вольнонаемный улыбается. Тогда доктор разжимает ему зубы – и экстренно отправляет на операцию. Но его не удается спасти. «Первоначальный расчет Серафима был верен», — заканчивает рассказ Шаламов – один из лучших отечественных писателей XX века. Рассказ, конечно, оптимистичным не назвать. Но я его прочитал – и почувствовал восхищение, радость. Там такая удивительная композиция, что все описываемое, приобретает какой-то иной, гораздо более мелкий масштаб. Судьба этого бедного персонажа по имени Серафим становится еще одним причудливым узором на гигантском полотне. Если вы видели рисунки Климта, поймете, о чем я.
После кофе и литературы меня ждала (как сказала бы цыганка) дальняя дорога и казенный дом. Школьники на торжественной линейке выглядели художественно, как бабочки. Один мальчик, первоклассник, смотрел по сторонам и зевал, зевал… Но это он от смущения, наверное. Как всегда, было много традиций: первый звонок, школьные песни, плохо работающий микрофон. Если отойти чуть в сторону, то могло сложиться впечатление, что выступающие на линейке гости ругаются, и бдительный звукорежиссер успевает их «запикать». Я, кстати, допускаю возможность того, что так оно и было на самом деле.

«Собирайся опять в дорогу»

Собирайся опять в дорогу.
Оставляя печаль позади.
Навстречу дыму и смогу,
Навстречу смятенью в груди,
Навстречу простуде и гриппу
Навстречу рассерженным снам.
Навстречу погибшим липам.
Навстречу колодцам-дворам.
Раскрой же город как карту.
Как пазл его собери.
Время садиться за парты.
Осень уже у двери.

27 августа 2014. Пунктир

Ресторанный дворик (он же фуд-корт). Взял бизнес-ланч (он же комплексный обед).
— Вам сосиску или шницель?
— Шницель, пожалуйста.
Они запихнули полуфабрикат в какую-то машину, похожую на те, из которых выдавливают мягкое мороженое, и через пару минут он вышел оттуда зажаренный до состояния сухаря. Суп подали тепловатый. И только салат не подвел. Салат вообще никогда меня не подводит. Я бы с ним в разведку пошел.

Был на футболе. Стадион «Динамо» на проспекте Динамо – причудливая смесь сталинского ампира, конструктивизма и чего-то болезненно-перестроечного. Футбольный матч чемпионата города получился таким же. В первом тайме – примерно ноль ударов по воротам. Во втором — шесть голов и вообще веселье.
На матче присутствовало человек пятьдесят. Из них пятнадцать – фанаты команды из Колпино. Причем, они опоздали на полчаса. Прочли на сайте Федерации футбола Санкт-Петербурга, что матч пройдет на другом стадионе.
Я же всегда говорил: не верьте федерациям.

Восьмиугольные и круглые окна стадиона "Динамо"

Раньше напротив наших окон был пустырь, а за ним – гаражи. Гаражей больше нет, от пустыря тоже мало что осталось. Есть детский сад, его строили в два захода, разные строительные фирмы. Утром туда уже тянется ручеек мам и папа с детьми. Они относят документы. И я уже забываю, что когда-то из своего окна видел высотки на набережной, железнодорожный мост и красивые-красивые закаты. Такова жизнь: на смену романтике всегда приходят дети.

26 августа 2014. Пунктир

Под Псковом хоронят десантников, погибших неизвестно где и когда. Украинцы берут в плен российских солдат, оказавшихся на их территории. И за весь день – ни одного официального комментария от Министерства обороны. Лишь какой-то слабенький «источник» что-то промямлил про то, что «наши войска заблудились». То есть, власти даже не врут. Они просто молчат. Это, конечно, куда оскорбительнее.
Самое главное, чтобы с журналистами, которые пронюхали про это и сделали замечательные материалы, все было в порядке. Потому что, как пишет в facebook главред петербургской «Новой газеты» Диана Качалова, некоторым уже угрожают физической расправой.

Если вы не читали.

О другом говорить не хочется.

25 августа 2014. Пунктир

Вернулись из Финляндии и пошли всякие дела, дела. Нужно готовить детей к школе. Для пятиклассника Вити мы, например, купили самокат. Считаю, что это очень поможет ему в обучении (еще у него есть шляпа). Ника что-то жалуется на зуб и, учитывая, что она боится стоматологов даже сильнее, чем крыс (а крыс она очень боится), нас ждет непростая неделя.

Прочитал в журнале «Искусство кино» отличную историю о том, как в школе будущий режиссер Дарен Аронофски написал поэму про Ноя. Его учительница отправила ее на какой-то международный конкурс, где поэма взяла первый приз. И она сказала маленькому Даррену: «Когда напишешь свою первую книгу, посвяти ее мне». Спустя много лет Аронофски снимал фильм про Ноя. Он нашел свою бывшую учительницу, пригласил на съемку, и она даже сыграла небольшую роль. Ну и тут стоит добавить, что и тогда и сейчас учительница разъезжает на розовом кадиллаке.

Ника читает стихотворение: «Булка, море, лес зеленый…»

Однажды Набоков проснулся в поту. Ему приснился кошмар. Будто бы он голуборогих червяков не увидел.

Правило жизни: ваши дети будут вас расстраивать, если вы расстраивали своих родителей. Если вы не расстраивали своих родителей, у вас не будет детей.

Яичница-всевышница.

«Если б знали вы, как мне дороги… литературные вечера».

Альбинос-альбатрос.

«В доме том полтора этажа»

В доме том полтора этажа.
Рядом озеро, лес, тишина.
В доме том остались и мы
Жить по ягоды и по грибы.
Ветер по небу гнал коров.
Стыл в амбаре запас из снов.
А вокруг зеленела жизнь,
И дожди лишь ее каприз.
Мы старались найти себя,
Только нас догнала зима.
Мы покинули этот дом,
Наше прошлое стало сном.

Чемпионат мира по футболу 1994 года

В 1994 году чемпионат мира по футболу проходил в США. Отец долго смеялся. Он считал, что США и футбол – это несовместимо.
— Они даже его называют как-то не по-человечески… Кокер, кажется…
Для меня самое сложное было в том, что трансляции начинались ночью, в час, а то и в два. Но я был научен кое-каким опытом. Спать больше не ложился. Сидел на стуле и, широко распахнув глаза, смотрел телевизор. Родители старались меня согнать, но я крепко держался за стул. Однажды они положили меня в кровать прямо с ним.
За полгода до этого я ждал матча Спартака и Ротора, его показывали в записи, часиков в одиннадцать. Лег в кровать в десять, думая, что продержусь час. Помню, все смотрел на часы, а стрелка двигалась так медленно, будто на нее повесили гирю. Пять минут, шесть, семь, восемь… Я держался. В последний раз я бросил взгляд на часы за десять минут до одиннадцати. Цель была почти достигнута, и я решил на пару секунд прикрыть глаза, чтобы дать им отдохнуть. Конечно, это была ошибка. В следующий раз я проснулся уже утром. Очень расстроился, плакал. Дал себе слово больше не позволять себе такую слабость.
Матч Россия-Бразилия я встретил во всеоружии. Мы смотрели его всей семьей. Мама пришла с кухни и, посмотрев пять минут телевизор, сказала, что выиграют бразильцы.
— Не верю! – сказал я. – Они проиграют!
Мама миролюбиво развела руками.
— Ну сегодня, может, и проиграют. А чемпионат мира они выиграют.
Я не поверил.
— Папа, — спросил я, — с каким счетом мы выиграем?
Папа засмеялся.
— Пять – ноль.
Я представил себе, как будет здорово, что мы забиваем пять мячей бразильцам. Но все не так просто. Наши проигрывали 2:0. В перерыве у меня уже не было сил держаться. Тут выяснилось, что отец шутил, и я пошел спать.
Наши проиграли, конечно.
Потом была игра со шведами. Ее показывали, к счастью, утром. За шведов играл чернокожий футболист с фамилией Бролин.
— Ну вот, — сказала мама, — и в Швецию они проникли…
Сборная России забила первой. С пенальти. Я обрадовался. Потом удалили одного нашего футболиста, и все, кто был в комнате напрягся.
— Да ладно вам! – сказал я, — у нас же еще десять человек…
Вскоре выяснилось, что этого недостаточно. Шведы забили три.
Третий матч мы смотрели расслабленно.
— Забьем мячей шесть, тогда может и выйдем, — пошутил папа.
Начался матч. Мы забили первый гол, второй, третий. Папа с братом завелись.
— Что-то этот Камерун вообще играть не умеет…
На шум и крики пришла мама.
— Ну вот и в Мексике одни чернокожие… — сказала она.
— Так это же Камерун!
— И в Камеруне…
В начале второго тайма Роже Мила забил гол и станцевал самый веселый танец, который я когда-либо видел (позже его повторил мой приятель Дима Иванов, забив гол против 63-й школы, но его не поняли и потом пытались побить противники). Но наши тоже продолжали забивать. Закончили 6:1.
— Теперь шансы появились, — сказал папа.
Он объяснил, чтобы Россия вышла в следующий раунд нужно, чтобы в шести группах из восьми выиграли определенные команды. Я обрадовался. Шансы получались неплохие. Но ни одна нужная команда не выиграла. Россия закончила выступление на чемпионате мира.
После этого к чемпионату мира я охладел. Шведы играли неплохо, а еще болгары. Христо Стоичков выглядел просто потрясающе. А румыны все покрасили волосы в желтый цвет. А у вратаря были желтые волосы и черная борода.
В финале Роберто Баджо ударил мимо, и Бразилия победила. В общем, мама все знала заранее, поэтому, наверное, она ни одной игры и не посмотрела. Зачем?

В театре

Мой приятель-журналист пошел с женой в театр. Надо сказать, что он достаточно приличный и образованный человек. И вот сидел он в зрительном зале и неожиданно ему захотелось выпить пива. Конец тяжелый рабочей недели, хороший спектакль, расслабление… И тут он понимает – что не успеет, потому что магазины перестают продавать алкоголь в 22.00. Эта мысль его так расстроила, что весь остаток действия он сидел, надувшись, и думая только о том, успеет он или не успеет. Нервничал, смотрел на часы. Во время одного из затемнений он вскочил и стал аплодировать, кричать «Браво!», решив, что это финал… Какого же было его изумление, когда артисты вновь вышли на сцену – и не для поклонов. На него шикнули соседи, он сконфуженно присел…
Пива в итоге он купил из под полы в соседнем магазине.

15 августа 2014. Пунктир

Завтра уезжаем в Финляндию. Алена будет охотиться на грибы. А я есть valio. Выездные визы пока не нужны.

Встречали Ирину Ивановну с детьми. Самолет приземлился, а они все не выходили.
— Вот, — сказала Алена, показывая на людей, выходящих из багажного отделения. – Кажется, это рейс из Анапы. Загорелые люди с чемоданами…
Но я понял, что это не тот рейс. Ведь у этих людей не было чурчхел.

Долго не мог вспомнить сон. Все пыжился. Потом вдруг вспомнил. А ведь сон был длинный, очень длинный! И, главное, продолжался, кажется, столько же минут, сколько я реально спал. То есть минута времени во сне приблизительно равнялась минуте в реальности.
А сон такой.
Я снова вернулся в университет. Как аспирант, кажется или что-то в таком роде. Вдруг мне звонок – с кафедры. «Уважаемый Антон! А вы помните, что вы теперь должны преподавать». Я немного расстроился (лень) и вместе с тем обрадовался (новый вызов и хоть небольшие, но деньги). «А какой предмет?» «Какая-то журналистика. Сейчас посмотрим». Смотрели-смотрели, не нашли. «Зайдите к нам, на кафедру».
Я пошел. И дальше весь остаток сна я искал кафедру. Университет в целом соответствовал тому университету, в котором я учился. Но некоторые аудитории были иными. Допустим, я знал, что за этой дверью маленькое помещение, коморка. Открывал — а там огромный лекционный зал и рояль в центре. Я так долго блуждал. Спрашивал, мне давали советы. Наконец вспомнил, что кафедра журналистики переехала на третий этаж (на самом деле, туда переехала кафедра культурологии в последний месяц моей учебы в аспирантуре). Нашел. Но на кафедре никого не оказалось.
Во сне так много ходил, что на самом деле устал.
Наверное, грущу по университету. А что еще?

Еще позавчера я жил себе спокойно и горя не знал. А вчера и сегодня в двух независимых друг от друга текстах мне попалось слово «электроспиннинг».

Вспомнился еще один вчерашний сон. Я на ручной автомойке. В руках у меня эта штуку… с давлением… И тут я понимаю, что мою не свой автомобиль, а какой-то фиолетовый фургон. Старый и довольно замызганный. Я расстраиваюсь, но продолжаю его мыть.

Фейенорд – Херенвен. И пусть весь мир подождет.

Все музыканты знают, что кроме квартплаты есть еще и квинтплата.

Икранизация художественного произведения.