Меня отправили с документами на другой конец города. Проспект носил имя Мориса Тореза. Я мало знал об этом человеке. Звучит красиво! Такое имя подойдет пирату или революционеру. Писателю в худшем случае. Правда, один Морис уже есть – Дрюон. Так что – не пойдет.

А этот Торез имел отношение к коммунистической партии. В этом можно было не сомневаться. Он был кем-то вроде Тольятти. Но все же не такой крутой, как Тольятти. Именем последнего назвали целый город, а этому досталась улица, и та не самого высшего класса.

По улице Мориса этого Тореза я доехал почти до Озерков. Там на возвышенности, с которой можно было бы обозреть окрестности, если бы не проклятые многоэтажки, сделал художественный разворот. Меня тут же остановили дорожные полицейские и стали докапываться: почему я не пристегнут ремнем. Самое забавное, что я был пристегнут ремнем, но отстегнулся, когда инспектор приблизился. Сам не знаю почему.

Please follow and like us:

У детского писателя Чурилова появились новые соседи. Въехали в квартиру этажом выше. Чурилов бы и не узнал об этом никогда, да соседи затеяли ремонт. Да не простой, а с перепланировкой.

А детский писатель Чурилов, надо сказать, в будние дни часто оставался в квартире. Он работал на дому, сочинял стишки, рассказы и даже целые повести. Жил Чурилов неплохо. До некоторых пор. Писал на автомате страниц по 15-20 в день. Теперь же его производительность резко упала. Соседи рьяно взялись за дело. С раннего утра и до вечера сверху доносились звуки дрели, пилы, отбойного молотка…

Чурилов – человек интеллигентный. Какое-то время терпел. Думал: вдруг у них проснется совесть? Но как она проснется, если ее нет? В общем, сил больше не было. Пошел жаловаться наверх.

Please follow and like us:

Гулял я как-то Иркой Чернышевой. Хорошая девчонка, только молчаливая очень. Что ей не скажешь – молчит. Только головой кивает: да или нет. Меня сначала это удивляло, а потом – ничего, я привык. Тяжело только было за двоих говорить. Но ничего, я справлялся.

И вот как-то решили мы с ней поехать на Финский залив. Лето, море, сосны. Денег на парочку бутебродов хватает – и отлично. Сели на «Удельной». Вагон, конечно, битком. Ну мы, стоим, думаем о чем-то. Трясет. Я ее за руку взял, а то она больной уж хрупкая – еще сломают. Она стоит, румянец на щеках рдеет. «Ну, — думаю, — сегодня я точно ее поцелую. А то и еще чего. Больно уж она неприступная. Только молчит и краснеет». Понадеялся я на романтику, одним словом.

Please follow and like us:

Бобров решил подстричься.

Жена ему сказал: «Ты – оброс!» Бобров сначала обиделся, не расслышал, решил, жена говорит: «Отброс!» Но не стал устраивать скандал и логически домыслил, что вряд ли жена устроила бунт. Посмотрел в зеркало. Действительно: отброс! То есть оброс. Нужно стричься.

Вышел из дома. Рядом с ними было по меньшей мере пять парикмахерских (трое из них гордо называли себя «Салонами красоты»), четыре медицинских центра, две аптеки и два зоологических магазина. Казалось, жители этого квартала в новостройках только и делают, что лечатся, пьют таблетки, выщипывают брови и покупают для своих шпицей особенный корм (дороже корма человеческого!) Зато магазин был всего один, а в ближайший детский сад нужно ехать на автобусе… Впрочем, дело не в этом.

Бобров зашел в первую парикмахерскую. Там оказалось занято.  Клацали ножницы. Гудел фен. Одному клиенту едва не отрезали ухо.

Please follow and like us:

Очередь в одной государственной конторе.

В последнее время стоять в такой очереди мне не приходилось. Приходилось в очереди сидеть. Потому что там придумали талоны всякие и электронное табло и другие приятные радости. Даже улыбчивых женщин где-то нашли и в нужной пропорции по всему залу расставили. Да, женщины иногда увлекаются и выходят замуж за некоторых клиентов. А система талонов дает сбои и пускает сначала клиента под номером 50, а только потом под номером 45. Но все-таки это что-то! Это прогресс! Это лучше, чем в детстве, когда выкидывали в продажу бананы, и приходилось стоять с раннего утра до позднего вечера и записывать номера на тыльной стороне ладони, а бананы в итоге заканчивались перед носом и ты шел домой и плакал. Потому что мама наругает.

Please follow and like us:

Ленька по прозвищу Шпатель бухнулся как-то с балкона девятого этажа.
И ничего.
Правда, хромать стал на правую ногу. Но это мелочи.
Повезло Шпателю. Сугробы, снег, за карниз еще вроде как зацепился. В общем, легко отделался. После этого стал он у нас местной знаменитостью. Его даже из других дворов приходили смотреть. Вот она слава!
Придут, смотрят на Шпателя. Ухмыляются. А он тоже сидит довольный. Подмигивает и сигареты у ходоков стреляет. Те ему еще и выпить наливают. Счастлив Шпатель. Чего еще от жизни желать?
Вскоре ему это как-то даже приелось. Он вроде как недовольный, бручит. Мол, ходят тут, смотрят, жить мешают. Кто за плечо тряхнет, кто за руку схватит. А наливать не спешат…
Прошло какое-то время. Этот удивительный случай с падением позабылся. Из других дворов глазеть на Шпателя уже не приходили. Тем более, что у метро один паренек по прозвищу Ухо попал под трамвай, потом вскочил, побежал, попал под трамвай встречного направления – и все равно выжил.
Continue reading «Рассказ выходного дня. «Полет»»

Please follow and like us:

Таааааак.
Нужно быстро написать какой-то рассказ.
Любой. Без разницы.
Можно даже без сюжета.
Без героев.
Без метафор, образов, систем.
Рассказ без рассказа.
Такой рассказ, который бы… который…
Который существовал бы просто и все.
Рассказ существующий только в рамках самого себя.
Рассказ, не поддающийся дешифровке. Не поддающийся анализу.
Просто рассказ.
Рассказ о рассказе.
Вернее, рассказ о невозможности написать рассказ.
Эх, как хотелось бы.
Но как такое напишешь?
Начнешь писать такой рассказ, и входит жена. Или машина скорой помощи проезжает за окном. Или чихнешь случайно. Или еще что-то.
Что-то, конечно, случится обязательно. И станет частью рассказа.
И рассказ перестанет быть бессюжетным. Потому что нечто произойдет.
И безОбразным он перестанет быть. Потому что уже появится какой-то образ.
И персонаж появится. И авторское к нему отношение.
И завертится-завертится.
Маховик истории.
— Что делаешь? – спросит жена.
— Пишу рассказ.
— Опять.
— Ну.
— И как?
— Да что-то… не очень.
И она повернется и выйдет. Или сядет на диван. Возможно, даже поцелует (хотя это вряд ли).
И столько уже всего случится в этом рассказе, что хоть эпопею начинай.
Эпопею рассказа.
А жена посидит, вздохнет и уйдет.
И ты снова один останешься.
Но рассказ все не пишется и не пишется.
И проезжает за окном скорая помощь.
А рассказ не идет. И жены нет.
А ведь так хочется написать настоящий, стоящий рассказ.
Но нет… И ты чихнешь. И включишь телевизор.

Please follow and like us:

Плотников проснулся в семь по будильнику.
Перевел его вперед на пять минут.
Замаячил какой-то сон. Но опять затрещал этот…
Плотников отложил вызов на половину восьмого. Но теперь о сне приходилось только мечтать. Плотников крутился, стараясь заснуть.
Получилось в двадцать восемь минут.
И опять это верещание…
Плотников вскочил и разбил будильник о стену.
Но все это только приснилось Плотникову… Только приснилось…

Please follow and like us: