Воскресный рассказ. «Стрелка»

После разоблачения с экскурсиями я на время залег на дно. Нужно было втереться в доверие к предкам. А доверие было изрядно подорвано. Но они у меня люди отходчивые, быстро все забыли.
В общем, я вел себя хорошо.
Но недолго.
Во-первых, к тому времени я связался, как бы сказала моя бабушка, «с дурной компанией». У нас в школе было несколько ребят – девятиклассников, которые тоже слушали «Алису» и считались очень крутыми. У одного из них была косуха – предел моих мечтаний в то время. Другой слыл отчаянным парнем. Потому что однажды он сказал нашему географу: «Поставишь двойку в четверти, и я тебе череп проломлю». Географ решил не проверять, блефует парень или нет. Поставил ему три, а сам тут же уволился. Говорят, теперь он работает в булочной. Грузчиком. А глаза у этого парня действительно злые. Звали его Димой.
Короче, я стал у них вроде сына полка.
Конечно, самым сложным оказалось втереться в доверие. Все-таки мне было двенадцать. И хотя ростом я был даже выше некоторых из них, вид у меня был такой беззащитный, что, как выразился тот же Дима, «странно, что тебя не избивают на улицах».
Я считал, что все дело в природном обаянии.
И вот эти ребята однажды повели меня на стрелку. Я так понял, это было чем-то вроде отборочного испытания. Посвящения. Обряда инициации.
Мне, конечно, было страшно, но в душе я радовался тому, что я алисоман, а не панк. Панков, говорят, заставляли пить мочу. А я мочу пить не хотел.
— У нас тут стрелка намечается с кислыми, — сказал мне как-то алисоман по фамилии Петров. Он был вроде как за главного у нас, — ты пойдешь?
Я остолбенел, но смог выдавить из себя:
— Пойду.
Меня предупредили.
— Тогда в четыре у школы.
Я напрягся.
— Что-то брать с собой?
— Ручка есть? Записывай.
Я потянулся за ручкой. Петров засмеялся.
— Ты в своем уме? Я шучу.
— А-а-а…
— В общем, в четыре.
Это была суббота. Январь, снежный и ветреный. С утра я сидел на уроках. Кажется, даже писал контрольную по математике. Днем с трудом съел дома борщ и побежал обратно к школе. В голове была какая-то пустота. Я с трудом представлял, что меня ждет. Было даже не столько страшно, сколько волнительно. Я чувствовал себя персонажем романа Жюля Верна. Вернее, думал, что чувствую себя таким.
У школы собралось человек пятнадцать. Многих я не знал. Я подошел к алисоманам и скромненько встал рядом. На меня покосились. Особенно странно смотрел парень с грязными белыми волосами. Он был в косухе из-под которой торчал балахон с надписью NIRVANA.
— Это наш, — сказал Петров, подтверждая свое реноме главного алисомана в школе.
На меня посмотрели скептически. «Прогонят?» — подумал я с надеждой, но от меня отвернулись и больше я никого не интересовал.
Все кого-то ждали и непринужденно болтали. До меня доносились какие-то обрывки разговоров. Понять что-то определенное было сложно. Как я понял, рэперы решили что-то выяснить с представителями какой-то другой музыкальной группировки. Предыстория была туманной и нелепой.
— Ладно, — сказал парень с грязными белыми волосами, — поехали.
Как ни странно, на стрелку мы добирались на троллейбусе. У школы стояло пятнадцать человек, а на остановку пришло шесть-семь.
— Где остальные? – спросил я у Петрова.
— Отпочковались.
Мы забились на заднюю площадку. Вели себя вызывающе громко. К нам подошла бабушка-кондуктор.
— Что расшумелась, молодежь? За проезд платим!
Я сконфуженно показал школьный проездной. Остальные отсчитали мелочь. Дальше ехали молча.
Вышли через пять остановок. Здесь у небольшого вонючего ручья, который не замерзал даже зимой, поскольку в него сливали канализационные стойки, был достаточно большой пустырь. У пустыря уже топтались люди. У некоторых я заметил хоккейные клюшки.
— А клюшки зачем? – спросил я у Петрова.
— В хоккей играть.
— А-а-а, — сказал я. Но так и не понял, шутит он или нет.
Мы потоптались какое-то время. Напряжение нарастало. Но что нас ждет, по-прежнему было непонятно. Народа становилось все меньше и меньше.
— Сейчас еще гранжи подойдут, — успокоил меня Петров. Гранжи представлялись мне каким-то элитарным подразделением. Чем-то вроде спецназа. Когда же гранжи подошли, их внешний вид заставил меня сомневаться в возможной победе. Слишком уж худыми они были. Но нас стало побольше, и это было хорошо. Кроме того, с гранжами стало веселее, потому что они принесли вино и гитару. Но вскоре мораль войска снова стала падать, потому что вино закончилось, а перебирать струны на морозе оказалось довольно проблематично.
Наконец, мы куда-то пошли. Я снова заметил, что половина народа идет в одну сторону, а половина в другую.
— Куда это они? – спросил я у Петрова.
— Крысы бегут с корабля, — сказал он.
Я посмотрел им вслед. Наверное, я тоже предпочел быть среди крыс. Рэперы казались мне страшными. Ходили слухи, что у них постоянно происходят какие-то разборки. По словам Петрова, даже певец из их группы ONYX погиб во время такой перестрелки. Его убил то ли Тупак Шакур, то ли какой-то Нотариус. Я так и не понял.
Мы шли вдоль берега ручья по снегу, которого здесь было достаточно много. Передвигаться было непросто. Я порядком устал.
— Вон они! Вон! – раздались крики, и я увидел на другом берегу группу людей, человек в сорок. Они точно так же как и мы шли по снегу и у них тоже были клюшки. Мы встали напротив. Две враждующие армии. Стояли мы, разумеется, не просто так, а активно материли друг друга и показывали средние пальцы.
— Я бы им задницу показал, — сказал Петров, — но зима, холодно…
Было видно, как человек переживает.
Со стороны это, наверное, напоминало легендарное стояние на Калке. Только вся штука была в том, что каким-то образом форсировать ручей было невозможно. Льдом он не покрывался, перепрыгнуть его нельзя. Плот собирать? Хлопотно…
Поэтому мы просто стояли и матерились. Потом стали закидывать друг друга снежками. Один пролетел в полуметре от меня. Это было уже не страшно, а даже весело. Я тоже слепил снежок и кинул в сторону рэперов, но не добросил даже до берега.
Клянусь, в такой стреле можно было участвовать хоть ежедневно, и все было здорово. Но где-то минут через пятнадцать после начала веселья, раздался звук сирены, и сбоку от нас остановилась патрульная машина. Все мы тут же рванули в разные стороны. Из машины выскочили два человека в серых куртках и помчались за нами — милиционеры. Кто-то орал в мегафон. Я сначала одеревенел, ноги у меня подкосились. Но потом я понял, если не побежать, я окажусь в кутузке. Допустить этого было нельзя. Я боялся мамы. Поэтому я развернулся и со всех ног рванул к ближайшему проспекту. Бежать было сложно. Я постоянно падал, вставал и снова падал. Признаться, я был в отчаянии и ничего не понимал, как заяц, которого преследуют борзые. В ушах стучало. Где-то впереди маячили огни. Это светили фонарные столбы вдоль дороги. Мне они казались спасением.
Я был в хвосте, но все-таки не самый последний. Я видел краем глаза, что кого-то милиция успела догнать, но сам к тому времени успел добежать до проспекта и отдышаться. Большинство уже перебежали через дорогу и теперь расходились в разные стороны. Мне было чертовски страшно. К счастью, подошел подходящий мне тридцать пятый троллейбус. Я вскочил него и оказался у дома. Ехать пришлось даже на остановку меньше.

Потом запись о стрелке в моем дневнике обнаружила бабушка. Решила не действовать сама. Пожаловалась родителям. Родители понимали неловкость создавшегося положения и особенно меня не журили. Но наказали, конечно.
— Как-то странно, — говорил отец, — в мое время дрались район на район. Или там, квартал на квартал… А вы… деретесь из-за музыкальных предпочтений. Как-то странно это. Что скажешь?
— Странно, пап.
— Так зачем ты в этом участвуешь?
— Все участвуют – и я участвую.
— А если все с крыши прыгнут – и ты прыгнешь?
— Нет. Не прыгну.
— Так это то же самое. То же самое, сынок! Ты вообще слышал такую поговорку: «О вкусах не спорят»?
— Слышал.
— И что думаешь?
Я подал плечами.
— Ну не бойся, скажи.
— Ну, пап. Ведь мы и не спорим…
После этого разговора мое наказание стало строже.
Дневник я сжег к чертям.

Воскресный рассказ. «Сэлинджер ушел на фронт»

Однажды я листал какую-то газетенку и наткнулся на объявление о литературных курсах. Один филолог читал лекции про американских писателей. Все было здорово, кроме одного – цены. Лишних трех тысяч у меня не было в принципе. Вместе с подругой мы жили на какие-то подачки, а деньги родителей уходили на оплату съемной квартиры.
И все-таки я решил посовещаться. Может, говорю, сэкономим на твоей косметике?
Но мне было решительно отказано. Еще меня назвали придурком. Стало немного обидно.
Впрочем, я отвоевал свое право на курсы. Сказал, подвернулась халтура и мне выдали небольшой гонорар. На самом деле, я решил сэкономить на транспорте. Передвигался всюду, где это было можно, пешком. Особенно тяжело пришлось поначалу. Между станцией метро и институтом километра четыре – не меньше.
Зал оказался забит. Девушек оказалось подавляющее большинство. Мужчины компактно расположились на последнем ряду. Лишь один – в белом балахоне с довольно дикой надписью Kanye West сидит спереди. В этой аудитории он выглядит чересчур неуместно.
На лекциях мы сидели в подвале дома, в котором жил Киров. Подвал хороший, сделан ремонт, все удобно, но есть маленький нюанс. Прекрасно слышно, когда кто-то из жильцов дома спускает воду, в унитаз. Это немного отвлекало от литературы.
Когда началось занятие, я неожиданно обнаружил, что клюю носом. В аудитории было очень душно, а лекция не посвящена природе оргазма у двадцатилетних лесбиянок, поэтому приходилось бороться с собой. Щипать за руку, например.
С каждой минутой удержаться в реальности становилось все труднее и труднее.
До меня доносились какие-то обрывки фраз. «Сэлинджер учился в школе средне», «Сэлинджер отправился на фронт, хоть и был пацифистом». Что-то в этом роде. С каждой минутой фразы становились все менее ясными. Вскоре я уже с трудом понимал, о чем идет речь. Сэлинджер? Кто такой Сэлинджер? Американский гангстер?
Я изо всех сил старался не уснуть, потому что это казалось мне довольно глупым. Но я, кажется, все-таки уснул. Случайно. Кажется, даже успел увидеть какой-то сон. А потом у меня из рук выпала ручка. Я встрепенулся. Показалось, что раздался невообразимый шум, и все смотрят на меня. Но это было не так. Всем было на меня плевать.
Я огляделся. Кто-то внимательно слушал лектора. Кто-то корябал что-то в блокноте. Кто-то смотрел фильм на телефоне. Два человека, прикрыв глаза рукой, посыпывали. Видимо, сказывалась студенческая привычка.
Потом лектор объявил перерыв. Я обрадовался возможности поспать еще хотя бы десять минут. Но сон, как на зло, пропал. Я даже начал считать коров, но ничто не помогло. Сон не шел. Я даже взбодрился.
Вторая половина лекция тоже оказалась скучной. Лектор пересказывал рассказа Сэлинджера, которые я уже читал. «Лапа-растяпа», например. И «Хорошо ловится рыбка-бананка». Я слушал и, прикрыв рот рукой, зевал. Но спать уже не хотелось, и это было хорошо.
Лекция уже подходила к концу, когда я заметил, что у соседа течет изо рта слюна.
Дома подруга спросила:
— Ну как?
Я пожал плечами.
— Никак.
— В смысле?
— Сэлиндер ушел на фронт.
Подруга фыркнула.
— И это все?
— Да.
Подруга была очень недовольна. С лекциями было покончено.

Воскресный рассказ в среду. Нэшвилл, штат Теннесси

Почему бы не выложить воскресный рассказ в среду, раз я был за бугром и одно воскресенье пропустил, да?

Петербург называют северным Нэшвиллом.
Ну то есть, как называют…
Есть у нас тут один малый. Зовут Степой. По паспорту. Но он просит называть себя Сэм. Ладно, Сэм – так Сэм. Мы не против. Мы называем.
Сэм – человек специфический. Он, как говорится, немного двинулся на всей этой ковбойской теме. Ну знаете там: салуны, кольты, табуны, прерии. Наверное, вестернов пересмотрел в детстве. А может – и еще что.
Сэм не просто ходит. Он гарцует. На голове у него шляпа. Точь-в-точь как у Михаила Боярского в фильме «Человек с бульвара Капуцинов». То есть, совпадение с ковбоями вряд ли можно назвать стопроцентным. Завершают образ глухое пальто черного цвета и потрепанные сапоги, которые принято почему-то называть «Казаками».
Он идет по улице, во рту у него зажата цигарка. Прохожие оборачиваются. Бабушки цокают языком.
— Вот чудо-юдо идет, — недовольно говорят они.
Сэм работает в автосервисе. Его ценят. К своеобразному наряду сначала относились настороженно. Шутили. Потом смирились. Сейчас ковбойский образ Сэма придает автосервису некий колорит.
Один раз к ним пришел устраиваться какой-то мужик. Обыкновенный слесарь второго разряда лет сорока. С усами.
Когда он увидел Сэма, то выронил из рук ключ.
— А это кто? – спрашивает.
— Это? Это Сэм…
— Сэм?
— Ага.
— А где его пони? – спросил слесарь и засмеялся. Но потом осекся. Больше его никто не поддержал. Смеяться над Сэмом было непринято. Моветон.
Потом между Сэмом и слесарем, которого звали Артем, завязалась борьба. Артем Сэма невзлюбил. Сэму же было плевать. Но оба увлеченно соревновались в мастерстве. Кто лучше починит глушитель. Кто быстрее поменяет колодки. Артем Сэма сначала поддевал и держался с ним не очень дружелюбно. Но через какое-то время стало ясно, что, несмотря на свой образ, Сэм – хороший работник и дело свое знает. Кроме того, человек компанейский.
Но самым главным толчком к примирению стало желание коллектива. Коллектив подошел к Артему и сказал:
— Слышь, ты давай-ка полегче, а?
Артем смирился.
Через какое-то время они даже подружились. Во время перерывов сидели на заднем дворе, курили самокрутки, которые ловко делал Сэм, и рассуждали о том, о сем. Сэм, например, много рассказывал о жизни в Америке. Там он, конечно, никогда не был, но это никого и не интересовало.
— А еще там есть такой город – Нэшвилл, штат Теннесси. Такое место! Эх! – говорил Сэм и мечтательно смотрел куда-то, — Питер, конечно, не Нэшвилл, но что-то похожее есть. Там ведь тоже бывает снег.
— Где?
— В Нэшвилле.
— Разве? Я думал, в Америке этой снега вообще нет.
— Есть! А в Колорадо его даже очень много.
— Колорадо? Где это?
— Там же, в Америке.
— Это страна, где много золота?
Сэм отрицательно махал головой.
— Нет. Это Эльдорадо. А я говорю о Колорадо.
— А-а-а…
Они могли так говорить очень долго.
Когда Сэма избили какие-то гопники, Артем очень страдал. Несколько раз в неделю ездил к нему в больницу, покупал апельсины и йогурты с черникой. Вместе с двумя другими мужикам из автосервиса они даже устроили что-то вроде карательной операции. Вооружились стамесками, молотками и прочее утварью и побродили по округе, где пару дней назад неосторожно гулял Сэм. Дворы были темные, одинаковые, некрасивые и шел дождь. Гопников нигде не было.
— Ты бы это… — говорил Артем Сэму, когда того выписали, — поосторожнее с этими своими… нарядами. Мы-то люди понимающие. А бывает, знаешь, всякие недоумки. Это тебе не Нэшвилл, штат Теннесси!
Сэм пожимал плечами и закуривал самокрутку.
— Да дебилов и в Огайо, и в Небраске хватает… Что уж там…
И Артем соглашался и тоже закуривал.

Воскресный рассказ. «Тиамат и Слеер»

Не знаю, как у вас, а у нас во дворе жили два действительно странных парня.
Одного звали Слеер, другого Тиамат.
Их так прозвали потому, что они носили футболки с названиями этих трэш-металл групп. Мне запомнились рисунки на футболках. Сюжет там был схож. Много красной краски, скелеты, летучие мыши – в общем, страх божий, как говорили бабушки.
Тиамат и Слеер дружили, обменивались кассетами. Им нравилась музыка, которая больше не нравилась никому. На этих пленках орали сатанинским голосом, трясли волосами и скрежетали гитарами. В общем гуле сложно было уловить что-то напоминающее мелодию. Но Тиамат и Слеер прекрасно разбирались в тонкостях и знали особенности каждой из групп, играющих в этом направлении.
Удивительно, но групп такого плана было довольно много.
И почти все – из Финляндии.
С ними двумя я, двенадцатилетний, поехал в музыкальный магазин на площади Восстания. Магазин назывался Кастл Рок. Одному мне туда ехать было нельзя. Меня могли побить. «Или еще чего хуже», — добавляли ребята постарше. Что там может быть хуже, я не уточнял.
Тиамат и Слеер ездили туда покупать новые кассеты. Я тогда слушал «Алису» и попросился с ними. Мне очень нужны были значки, которые я мог бы повесить на рюкзак. Я грезил этими значками. Видел их во сне. Больше в ту пору они нигде не продавались.
Но у этих двоих были другие планы
— Да ну, — сказал они, — ты для нас – лишняя обуза.
Я вздохнул.
— Я куплю вам одну кассету.
Тиамат и Слеер переглянулись.
— Тогда поехали.
Читать далее Воскресный рассказ. «Тиамат и Слеер»

Воскресный рассказ. Лида уехала

Когда Лиде бывало скучно, она жевала жвачку. За три года работы кассиром-операционистом в банке она сжевала никак не меньше трех тонн. То есть, становится понятно – скучать Лиде приходилось.
Постоянного молодого человека у нее не было, особенных подружек – тоже. От бесконечного пересчета денег ее пальцы на руках огрубели, кожа на них сморщилась и стала похожа на курагу. И никакие мази не помогали. Лида чувствовала, что стареет, теряет былой блеск и попросту тратит свою жизнь впустую.
«Так все и пройдет, — думала она иногда, — а я как сидела, так и буду сидеть в этой чертовой кассе за пуленепробиваемым стеклом. Прямо человек в футляре какой-то!»
Однажды, когда Лида на каком-то дне рождения жаловалась знакомым на неустройство личной жизни, одна из них всплеснула руками.
— Нет мужика – найди себе хобби!
Идея показалась Лиде совсем даже неплохой. Она задумалась, к чему у нее лежит душа, но после короткой инвентаризации пришла к выводу, что ни к чему в общем-то и не лежит. Пришлось, самой придумывать себе увлечение. Она занялась вышиванием, затем собранием фигурок из гжели, а когда и это надоело – купила абонемент на занятия йогой. Но ничто из этого не доставляло ей настоящего удовольствия.
Решение пришло неожиданно. Оттуда, откуда и ждать было нельзя. Она как-то ужинала в японском ресторане (решила себя побаловать) и вдруг совершенно случайно осознала, что испытывает интерес не только к роллу с тунцом, который собиралась отправить себе в рот, но и в более широком смысле ко всей японской культуре.
Она была близка к тому, чтобы подпрыгнуть прямо в зале ресторана и крикнуть: «Эврика!», но сдержалась.
После этого Лида с упоением принялась Японию. Где-то через полгода она ходила по квартире в бледно-розовом японском халате и пила исключительно японский чай, а над кроватью повесила картину с изображением Фудзиямы.
Когда началась весна, к ней неожиданно пришла идея отправиться в Японию учиться.
— А что меня здесь ждет? – спрашивала она у подруг, — молчание? Старость? Гниение? И все! А там! По крайней мере, это будет что-то необычное. Это будет впечатление на всю жизнь!
Девушки соглашались с Лидой, а за глаза говорили.
— Эх, мужика ей надо.
Читать далее Воскресный рассказ. Лида уехала

Воскресный рассказ. Ипполит

Я всегда сторонился людей с неоднозначными именами. Мне ближе к сердце Вани, Федоры, Александры. А этот Ипполит приклеился ко мне, как банный лист.
Нас познакомил на каком-то вечере Миша. С тех пор мы сталкивались с Ипполитом едва ли не каждый день. В магазине, в метро, в аптеке, в поликлинике. Каждый раз мы мило улыбались друг другу и обменивались любезностями. Если бы у меня была шляпа, я бы ее обязательно приподнимал.
Вскоре стала понятна причина этих встреч. Мы жили в соседних домах.
Когда это выяснилось, мне пришлось пригласить его в гости. В разговоре возникла пауза, и чтобы ее как-то заполнить, я предложил прогуляться до меня. После этого Ипполит стал навещать меня с завидной регулярностью. Иногда он просто проходил на кухню и молча сидел какое-то время. Я предлагал ему чай.
— Нет-нет, — спасибо, — говорил Ипполит.
— Что-то случилось? – спрашивал я.
— Нет, — говорил Ипполит и горестно вздыхал, как бы намекая на то, чтобы я не останавливался и продолжал копать. Но мне копать было лень. Так мы вдвоем молчали где-то с полчаса. Я прихлебывал чай. Потом Ипполит вставал, благодарил и шел домой.
Обычно он сопровождал свой уход какой-нибудь многозначительной фразой.
— Как это все непросто…
Или.
— Странная штука жизнь…
Если я не выдерживал и предлагал свою помощь в какой-то неведомой беде, Ипполит вновь вздыхал.
— Мне уже не поможешь, — говорил он и уходил.
В общем, вскоре мне это надоело. А выгнать Ипполита не хватало духу. Недаром говорят, что я слишком мягкий. Мама считает, что этим обязательно воспользуются женщины…
Читать далее Воскресный рассказ. Ипполит

Воскресный рассказ. «Иван Бастан»

В детстве Глеб увидел, как играет ван Бастен, и влюбился. Оклеил его плакатами свой угол (он жил в одной комнате с родителями) и много раз написал его имя в школьном дневнике, правда, переиначив на русский манер – Иван Бастан.
За дневник его выругали. Плакаты решено было оставить. Они удачно закрыли дырку в стене.
Спустя месяц Глеб все-таки смог отца уговорить отдать его в футбольную секцию.
— В «Милан», папа! В «Милан! – слезно умолял сын.
Отец фыркнул.
— Тут есть кое-что получше…
Через дорогу находился подростковый клуб, а при нем – футбольная команда с гордым названием «Машиностроитель». После короткого просмотра, подкрепленного бутылкой портвейна, Глеба взяли.
Детей тренировал тихий и спокойный алкоголик. В назначенный час он выходил на усеянное битым стеклом футбольное поле, призывно свистел в свисток и бросал детворе мяч.
— Давайте там это… ну сами знаете…
Кряхтя, он удалялся к себе. Вместе с руководителем секции бадминтона они запирались в коморке и играли в шахматы до посинения. Вечером, еле держась на ногах из-за затянувшегося эндшпиля, тренер требовал мяч обратно и, пошатываясь, растворялся в темноте.
Потом какие-то хулиганы сломали ворота. Перекладина оказалась вогнутой внутрь. Дети, когда это увидели, сильно расстроились. А Глеб с ужасом представил, какой силищей нужно обладать, чтобы сотворить такое.
После этого стали играть на одни ворота. Сломанные вскоре разобрали заинтересовавшиеся дачники.
В ноябре на поле образовалась огромная лужа. После этого футбол для детей стал еще интереснее. Запулить в нее мяч считалось не менее важным, чем забить гол в ворота.
Весной футбольное поле огородили строительным забором. Важные мужчины в оранжевых касках, шевеля усами, прохаживались вдоль него с умным видом. На этом месте решили построить многоквартирный дом с подземным паркингом. Футбольную секцию, ввиду отсутствия футбольного поля, переориентировали в баскетбольную, благо спортивный зал в клубе оставался. Глеб посчитал это за оскорбление и сказал родителям, что не будет играть в игру, где мяч нужно передавать друг другу руками.
На следующий год он попытался попасть в футбольную школу «Смена» — самую престижную в городе. Отбор там был самый серьезный. Отец и туда принес портвейн, но застыдился и даже не стал его никому предлагать. Тренеры «Смены» казались важными и степенными. Они согласились бы только на дорогой коньяк.
Глеба не взяли. Он плакал две ночи подряд, а потом сорвал плакаты ван Бастена и повесил Рэмбо. Рэмбо смотрел с них угрожающе.
Прошло лет пятнадцать. С мечтой стать футболистом было давно покончено. Более того, в прошлом оказались и другие мечты, посвежее. Как всякий человек, не знающий чем определенным заняться, Глеб стал журналистом. Работа в спортивном отделе городской газеты не казалась ему обременительной. Знай, записывай, кто забил гол, когда и с какого фланга шла подача.
Впрочем, он иногда играл в футбол в любительской лиге. У него во дворе проводились соревнования в формате «Восемь на восемь». В таком футболе не было положений «вне игры», зато существовала вполне реальная вероятность получить в морду. Каждый второй матч заканчивался потасовкой.
В этом футболе Глеб чувствовал себя как рыба в воде. Все-таки у него был определенный талант, поэтому его ценили и ставили в нападение. А кандидатов на роль форварда было пятнадцать человек из шестнадцати.
Однажды в какой-то игре с довольно слабой командой Глеб действовал особенно удачно. За пять минут до конца игры у него и вовсе получилось нечто феноменальное – забить гол в падении через себя. Исполнив «бисиклету», он стал местной знаменитостью.
— Ну ты прям… Руни, — говорили ему удивленные партнеры по команде.
Глеб скромно отводил глаза.
— Скорее, скорее ван Бастен…
В одном из таких матчей Глебу порвали ахилл. Он начал хорошо, забил два гола, а потом какой-то дровосек въехал ему сзади в ногу. Боль была такая, что ему показалось, в кость вкручивают шуруп.
Доктора в травмпункте были озадачены.
От ахиллова сухожилия остались одни ошметки. Для того чтобы собрать их воедино, потребовалось несколько операций.
После одной из них его консультировал доктор.
— С ума сойти! Даже у профессионалов такие травмы — редкость…
— Доктор, скажите, — обратился к нему Глеб, — а я смогу еще играть?
Доктор посмотрел на Глеба внимательно.
— Парень, ты даешь. Тут речь идет о том, чтобы ты ходить мог.
Глебу стало очень больно. Он едва удержало слезы.
— Но ведь это… Ведь это… вся моя жизнь.
Доктор развел руки в стороны.
— Ничего не попишешь. Это спорт. А от такой травмы… Знаешь, получить сзади удар – это самое тяжело. Многие футболисты после этого заканчивали. Тот же ван Бастен…
Глеб поднял глаза.
— Ван Бастен? Из-за ахилла?
— Ну да. Ему было двадцать девять. Тут уж ничего не попишешь. Судьба…
Доктор ушел, а Глеб лег на подушку, и почувствовал, ему стало немного легче.

Воскресный рассказ. Стеснительность

Эту историю мне рассказал Миша.
Он сидел у меня на кухне, угрюмый, и жаловался на жизнь.
— Все, — говорил он, — идет не так. Совсем не так, как я планирую.
У меня родилась мысль.
— Против этого есть один прием: перестань планировать.
Но Миша не понимал юмора. Он продолжал ныть.
— Моя главная беда – я застенчив. Как что – сразу впадаю в краску. Если б я был страусом, я бы хоть головой в песок мог. Но я не страус. И главное – везде асфальт…
С этим было трудно поспорить, хотя на кухне у меня асфальта нет.
Читать далее Воскресный рассказ. Стеснительность

Воскресный рассказ. «Аквапарк»

Мой коллега Валера – странный человек. На днях мне говорит: «А давай сходим в аквапарк!» И это при том, что мы никогда не были особыми приятелями. Но я-то человек тоже со странностями. Я говорю: «Давай».
Ну мы и пошли.
Встретились перед торговым комплексом. Валера приплясывал. В его полиэтиленовом пакете с надписью «Рив Гош» что-то позвякивало.
— Будешь? – спросил он.
— Зачем? – удивился я.
— Как зачем? Для бодрости!
— Я и так вроде бы бодр.
Валера пригляделся ко мне.
— Не, — говорит, — ни фига ты не бодр! Ты — бобр!
Ладно, думаю, почему бы и нет?
Разлили водку в пластиковые стаканчики.
— Закусить есть чем? – спросил я.
— А-а-а! – махнул рукой Валера, — занюхаем.
И он махнул пол-стакана.
— А чем занюхивать? – спросил я.
Но Валера не ответил, он схватил меня за уши, нагнул голову и погрузил свой огромный горбатый нос в мои волосы.
Я даже удивиться не успел.
Читать далее Воскресный рассказ. «Аквапарк»

Воскресный рассказ. «Опера»

Жена повела меня в оперу.
— Гарантирую, — говорит, — получишь эстетическое удовольствие.
Я не стал объяснять, что это далеко не самый любимый мной вид удовольствий.
— Там хоть буфет есть? – спрашиваю.
Буфет мне пообещали.
В театре давали «Тоску». Я сразу же пошутил про то, чтобы эта опера не навела на меня тоску. Жена посмотрела на меня осуждающе.
Опера находилась в каком-то особняке в центре города. Труппа была сформирована недавно, а здание ей передали буквально два-три года назад, поэтому все там было чистенькое, аккуратное, словно искусственное.
— Какие пышные интерьеры, — сказала жена. Она недоверчиво смотрела по сторонам. Люстры напоминали покрытые стразами айсберги. Огромные зеркала вставлены в золотистые рамы. Груди у обнаженных нимф напоминают спелые дыни.
— Ненастоящие, — сказал жена, оценив их опытным взглядом.
Читать далее Воскресный рассказ. «Опера»