Новый год. Мое «Избранное» продолжается.
1.Рекомендации
Рассказ из журнала Esquire. Не читал. Начал читать, но отвлекся. Но любопытно.
Выходит новый Уэльбек. А это рецензия на нового Уэльбека.
О том, как делали первого «Рокки». В детстве я любил первую и вторую части. А «Крид», говорят, говно.
Список лучших книг 2018 года. Ну это так, вкусовщина. Но интересно.
Гид по сериалу «Клан Сопрано» (ему в этом году исполняется двадцать лет). Решил пересмотреть первую серию, по крайней мере.
Забавная таблица синонимов. Или не таблица. Почему у меня записано «таблица»? Не знаю.
Обзор предстоящих петербургских спектаклей 2019 года.
2.Классная фотка
3. А что у меня?
Новогодние каникулы провели ударно. Съездили в Сестрорецк. В Москву. И даже покатались на лыжах. Я прочитал уже нового Водолазкина (не понравилось) и нового Алехина (понравилось). Сам сел за два больших текста. Один называется «Бро». А второй пока никак не называется. Вернее, у него столько названий, что я не могу выбрать лучшее. Кроме того, на носу — сделка по покупке квартиры.
4.Стихотворение.
Из того, что прочитал недавно. Юлий Гуголев.
Свидетелями – Глухов мне и Льгов.
Не знаю, кто там хвоен, кто ольхов.
Каких только фамилий не бывает!
Так ткнешь, к примеру, пальцем в потолок,
придумаешь «Альбина Альпеншток»,
а кто-нибудь сидит уже, икает.
Есть надписи на некоторых могилах,
читаешь, но поверить им не в силах,
как на табличках некоторых квартир.
Вы думали, что это смерти спальня,
но черным бархатом обита готовальня,
в которой Ластик, Циркуль, Транспортир.
Малаховка. Как эти встречи кратки.
Пусть не соприкасаются оградки,
но в мыслимом пути день ото дня
вдруг замираешь посреди дороги,
то Веприк тебе кинется под ноги,
то Саламандра прыгнет из огня.
«Перемываем кости стариков, –
перловцев, салтыковцев, востряков».
Есть разные услуги в этой сфере.
И чем стоять, склонившись, как гоплит,
ты лучше подойди к одной из плит, –
к той, что лежала раньше в нашем сквере.
Лежит плита. Есть буквы на плите.
Какие буквы? Ну, совсем не те,
что папа называл мне на латыни.
Ни бе ни ме, ни ку, ни дубль вэ,
они видны в листве, в снегу, в траве.
Плиты уж нет, но буквы там доныне.
То место, где мы над плитой стоим, –
для нас не ставший домом чей-то дым,
попавший в бульбулятор каждой лужи.
Да ты не бойся, просто загляни,
мы – не одни, точней – не мы одни.
Закрой глаза, вдохни его поглубже.
Дышу, дышу, но помню только «ламед».
Естественно, с таким-то делами
что скажешь, если выстроен твой дом,
и детский сад, и кинотеатр «Киев»,
и все они стоят себе такие
на кладбище еврейском и чумном?
И как тебе отныне спится? Сладко?
Когда ты знаешь, что твоя кроватка
и та кровать, в которой ты зачат,
скрипя, словно обозы да составы,
плывут от Дорогомиловской заставы,
а из земли те буковки торчат.
Так вот твоя награда, медалист:
последний лист летит на Middle East.
А кто-нибудь глядит из-за Можая
и думает, что ты припал к корням,
а это черви делают ням-ням,
вершки и корешки перемежая.
Что ни спроси, любой ответ убийствен.
Как носишь ты меня, земля убоин,
гробов отеческих кочующих основ?
И вот плывешь себе средь темных истин,
не зная, кто там хвоен,
кто там листвен,
кто вербен, кто осинов, кто соснов.
